Их ждал огонь смертельный

Светлые лица, искрящийся взгляд, лучистые улыбки – глядя на чету Денесенок, проживающую в поселке Мичуринский Карталинского района, трудно поверить, что они волею судьбы стали частью обожженного войной поколения. Вернее, чуть не сожженного ею дотла

Геннадий Иванович, родившийся в 1930 году, очень хорошо помнит первые годы Великой Отечественной. Она настигла его, 11-летнего мальчугана, когда он жил в одной из многочисленных деревень Псковской области вместе с дедушкой и бабушкой – родители в то время уехали в Ленинград, вместе с больным младшим братом, который требовал лечения, а Гену, перешедшего во второй класс, оставили до окончания школы. Вновь воссоединиться семье удалось уже после того, как мальчишка прошел сквозь пламя фашистских пожарищ. Впервые оно коснулось его, когда захватчики стали жечь их деревню – оккупанты безумно боялись активного в тех местах партизанского движения, и бывало, сжигали целые деревни лишь по подозрению, что кто-то из жителей участвует в народном ополчении. А тут и без подозрений обошлись: двое местных братьев с превеликим удовольствием пополнили армию изуверов, получив за это «высокое звание» полицаев – они-то и доносили на своих соседей.
Иноземцы не стали мелочиться: деревню сожгли, а всех оставшихся в ней жителей погнали, в чем были, за 15 километров в соседнюю Рудню. Поселили в блиндаже, и каждые сутки часть из них увозили в неизвестном направлении. Дошла очередь и до Геннадия – его, с дедом и другом-погодкой вывезли в одно из близлежащих поселений, где заперли в сарае, который уже вмещал порядка восьми человек. Тот день Геннадий Иванович вспоминает, словно вчерашний – как дед его, мучимый дурным предчувствием, ходил из угла в угол по тесному помещению сарая, как он с другими стариками выискивал способы спасения хотя бы для детей; как его приподняли вверх, чтобы сделать лазейку в соломенной крыше строения; как они с другом скатились по ней в бурьян, всего в нескольких метрах от стоящего на страже часового. Все это хорошо запечатлелось в памяти мальчишки еще и потому, что день спасения стал последним, когда он видел своего дедушку, сожженного вместе с другими пленниками… А мальчишек дорога вновь привела в знакомый блиндаж, где оставалась бабушка Геннадия и мать Николая, чтобы еще не раз испытать их выносливость в условиях военной поры и на территории враждебной Литвы, куда их отправили в качестве рабочей силы, и, много позже, на родимой земле, буквально возрождавшейся из пепла, и потому особенно требовательной к своим сынам.

… и все ж бессилен он!
В памяти Марии Николаевны, супруги Геннадия Ивановича, война заняла гораздо меньше места – в 1941 году ей было всего два года. А в 1942 году их, в числе других жителей псковской деревни Гребельцы, угнали в Латвию — ее, маму, бабушку, тетку с четырьмя ребятишками, последнего из которых та родила буквально за неделю до этого события. Везли зимой, в товарняке – пеленки для новорожденной внучки бабушка своим телом сушила. Привезли в Латвию, сгрузили… Два долгих года мотали эту семью по разным лагерям! Женщины работали от рассвета до заката, за малышней приглядывала бабушка. Жили впроголодь, «мебель» делали из чурочек, которые находили. Хотя и в этих нечеловеческих условиях, в окружении ненависти и пренебрежения, по воспоминаниям Марии Николаевны, встретились ей примеры душевного тепла и понимания. Так, одна местная жительница, жалея их, помогала продуктами. А однажды, когда маленькая Мария расшибла себе лобик, то ее, вняв горестным мольбам бабушки, даже в госпиталь немецкий направили, где залечили тяжелую рану. Сегодня о нечаянной доброте фашистов напоминает лишь небольшой шрам, но вот душевная рана от пережитого из-за их злодеяний так и не затянулась.
После освобождения под оглушающие канонады «Катюш», Мария с родными вернулись домой, в опустошенные Гребельцы. Благо, ее деревню не сожгли, как у мужа, но все же быт приходилось восстанавливать буквально из ничего – накануне отправки в Латвию жители сами сломали, испортили, пожгли все, что только можно, лишь бы проклятым фашистам не досталось! Сумели, возродили, научились жить и… забывать – тогда разговоры о жизни в плену могли себе дороже обойтись, ибо людей там бывавших зачастую к изменникам причисляли. Такие были времена.
Да и не больно то хотелось ворошить прошлое – выжили, и слава Богу! И все же удивительно, как люди того поколения сумели Душу свою сберечь в чистоте – не озлобиться, не опуститься при столь жестоких испытаниях.
Со временем маленькая Мария превратилась в открытую, работящую и веселую девушку. Внимание своего единственного спутника жизни она, 17-летняя красавица, привлекла на танцах – свела судьба, хоть и жили в соседних районах. Через некоторое время после знакомства Мария и Геннадий поженились, родили сына, построили дом и… потеряли его – маленькие деревни в Стране Советов объединяли в большие, и их жителям давали краткие сроки. Чтобы съехать с уже насиженных мест.
Оставшиеся без недавно выстроенного дома супруги Денесенок решили отправиться на целину – коль уж начинать с начала, то на новом месте. Собрали багаж, отправили, сами поехали поездом. И надо же было так случиться, что в Москве, во время пересадки, к ним подсел директор Полтавского плодопитомника (ныне Мичуринский) Владимир Федорович Ежов, который ехал с очередной сессии. Познакомились, разговорились, поделились планами на жизнь – в общем, не доехала чета Денесенок до Казахстана, на карталинской земле осталась. Здесь и живут с 1961 года – и домом новым обзавелись, и сами реализовались, и двух сыновей на ноги поставили. Ни они, ни их дети никуда отсюда уезжать не собираются – корнями приросли к приветившему месту.
… А полисадник Марии Николаевны и Геннадия Ивановича пылает вишнями — огненно-яркими ягодами мирной жизни.